Солнце слепит глаза.
Девушка беспокойно мечется в огромной кровати, сбивая тяжёлые покрывала в беспорядочный ворох. Ее глаза закрыты, но обжигающие лучи проникают под веки; от солнца не спасает даже полумрак, сгустившийся под выцветшим балдахином. Этот свет ей снится.
Гвиневра видела один и тот же сон уже несколько дней подряд; при ней не было лекаря, чьи снотворные отогнали бы сновидения прочь, и всякий раз, ночью закрывая глаза, девушка оказывалась в совершенно незнакомом месте, посреди моря плотного серого тумана. В окружавшей тишине ей чудились отголоски знакомого, но словно давно забытого голоса: это был тихий, невнятный шёпот, сливающийся с нежным плеском воды, доносящимся откуда-то неподалеку. Женщина или мужчина говорили с ней, Гвиневра не могла вспомнить: во сне она была очарована голосом, порывалась идти к источнику его сквозь облака тумана, лежащие прямо на тёплой земле, но не могла сдвинуться с места; проснувшись же, не могла его вспомнить, сколько ни старалась. О снах своих она никому не говорила.
Да и некому было: в этом старом, полуразрушенном замке находились только два человека. Гвиневра и Ланселот. Бывшая королева и верный рыцарь, спасший королеву от мучительной смерти в языках пламени. Королева, бежавшая от своего супруга с его слугой, и рыцарь, бежавший от своего лучшего друга с его законной женой.
Гвиневра вздрогнула и открыла глаза. Какой-то миг она просто лежала, глядя на тёмные складки балдахина над головой, задержав дыхание, чувствуя приятную прохладу на горящих щеках. Затем резко, рывком, поднялась и села на кровати. Золотые кудри рассыпались по плечам, сбегая по спине переливающейся волной солнечного света. Глаза ее затуманивало воспоминание об очередном сне; в нём она снова, словно наяву, слышала таинственный голос, звавший ее из глубины туманного моря. Гвиневра помотала головой и закрыла глаза. Ей нужно освободиться от навязчивого сновидения, ей нужно быть свободной от него… Раз уж она стала свободной ото всех.
Глаза ее скользнули по вмятине на подушке справа, девушка провела пальцами по ткани, ещё сохранившей тепло, и улыбнулась. Затем выскользнула из-под тяжёлых покрывал и, поёживаясь от холода, босиком пробежалась по каменному полу к выходу из комнаты, в коридоры замка, туда, где наверняка сейчас гуляет Ланселот, эта ранняя пташка.
- Галахад, - позвала возлюбленного Гвиневра, улыбаясь, и, одетая только в просторную белую ночную рубашку, поспешила вдоль стены, по длинному переходу, залитому светом. – Галахад.
Она не знала, почему частенько называла Ланселота этим именем. Лишь помнила, что когда-то он упомянул, что именно так его называли дома.