Серая дорога бежала вперёд в сумерках. Горизонт всё ещё был прозрачно-голубым, хотя над зубчатыми верхушками далёкого леса уже светился серебряный, немного надкушенный шарик луны, а позади в малиновом тумане скрывался раскалённый до шипения диск солнца. Резкий, пронизывающий ветер утих уже как с полчаса; затихло и всё живое: казалось, не шумела даже несжатая пшеница в поле, поблекшем и потускневшем с закатом солнца. Слышен был только шорох башмаков по серому песку, и, возможно, это был единственный звук на многие версты вокруг.
Девушка брела по дороге в совершенном одиночестве. Незнамо, куда она направлялась и что вообще забыла на этом пустынном тракте, потому что на странницу девица походила мало. Вы бы точно согласились со мной. Ведь выбраться в дорогу в лёгком льняном платье, не имея при себе, очевидно, никакого оружия для самообороны (а ведь разбойники в окрестных лесах очень падки на молоденьких странниц, да и на совсем не молоденьких тоже), значит собственноручно подписать согласие на эвтаназию. Но на самоубийцу девица походила мало: то была высокая тоненькая чернуля, радостно кривившая розовые губки в дружелюбной гримаске, с огромным пузом, которое ничуть не скрывалось платьем, плотно облегавшим стройные бёдра. Беременная, не иначе. А, может, она просто прятала под одеждой громадный тесак и потому скалилась. Чёрт ее знает.
Зелёное льняное платье с рукавами до локтя мало спасало от холода, сгущавшегося вокруг, как сгущались сизые сумерки, но девушка даже не дрожала, продолжая размеренным, спокойным и даже энергичным шагом идти по дороге. Чёрные волосы матовыми волнами бежали по плечам до пояса, оттеняя молочно-белую кожу; такими же чёрными были ее большие смеющиеся глаза, зрачки которых блестели, словно антрацит. Она размеренно вдыхала и выдыхала холодный воздух, и ее лицо, похожее на мордашку какой-нибудь древней псевдоэльфийской статуи и одновременно – на личико русалки, было на удивление привлекательным: ассиметричное, оно, всё ж, было очаровательно. Один вздёрнутый задорно нос и коралловые губы покорили бы любого искателя заморских принцесс, которые не особо заморачиваются насчёт внутреннего мира избранницы. А внутри у девицы было на что посмотреть.
Там, далеко позади, где догорает солнце в малиновом тумане облаков, остались три окровавленных трупа – трое взрослых мужчин. У всех перегрызено горло, из груди вырвано – нет, не вырезано – сердце. Там уже собирались на остатки кровавой трапезы волки. И никто из живых бы не поверил, что это сделала Вереена, девушка в зелёном льняном платье, спешащая по серой дороге к темнеющему горизонту.

Сумерки оседали на землю мягко и плавно, словно лёгкий шёлковый платок, заполняя собой закоулки мира. Дорога всё вела вперёд, и вот уже по правую руку девушки мрачной тенью вырос, словно из ниоткуда, лес, постепенно освобождавшийся из пут тишины, которой предзакатный час сковал окрестности. Лес вздыхал, томился своей старостью, пусть и пытался заглушить свои стоны; Вереена ясно слышала шепот молодого ручья, начинавшегося где-то глубоко в лесу и терявшегося во мхах, не успев добежать до границ тёмной пущи. Где-то неподалёку, среди пшеничных колосьев, клонившихся к земле под тяжестью перезревших зёрен, пищали мыши - настоящая маленькая семья мышей, занятая своими бесконечными хлопотами. Где-то кричала поздняя птица, надрывно и с чувством.
Ее крики напомнили Вереене о криках той троицы, что осталась гнить в придорожных кустах. И сейчас дикая радость, которую она уже практически переборола и которая вполне могла бы заставить девушку припуститься в танце (она выбрала бы новомодную мазурку, под которую плясали короли в своих натёртых до блеска лакейскими задницами палатах), исказила черты милого личика, и на мгновение антрацитовые глаза превратились в две пустые чёрные дыры, ведущие, несомненно, в чертог смерти. Но уже спустя мгновение Вереена мило улыбалась, забавно поглаживая ладошкой круглый животик. Шаги ее стали ещё легче, шорох песка растворялся во всё нарастающей звенящей тишине ночи.
Но уже не только поступь Вереены нарушала безмолвие пустой дороги: навстречу девице шёл ещё кто-то. Кто-то, приметив кого издалека, Вереена едва заметно вздрогнула. Улыбчивой маленькой русалке вряд ли нужен был спутник или просто мимопроходящий странник, тем более, такой… необычный, как этот. Даже находясь от него на расстоянии большем, чем почти половинa версты, Вереена отлично разглядела необычный цвет его волос и огромный шрам в пол-лица. И меч за спиной. Кто ж он такой, и какого черта здесь забыл?
Неожиданный странник приближался медленно, но неуклонно. Вереена вдохнула поглубже и, чувствуя, как ликование вновь будоражащей волной пробегает по венам, расплылась в счастливой улыбке. И заставила своё хрупкое тело задрожать, обхватила руками худые плечи. Можно было бы и убить его.
Странник был уже очень близко.
Нет, ей было не до этого. Она вообще не любила убивать, как бы абсурдно это не прозвучало.
А вот мстить – да.
Рука незнакомца дернулась, словно готовясь в любой момент выхватить меч из-за спины, притом морда у белоголового стала исключительно паскудного вида. Меньше десятка шагов разделяло теперь путешественников.
- Предупреждаю, не стоит сносить мне башку, - пробормотала про себя Вереена, приветливо скалясь незнакомцу, когда они наконец поравнялись, а вслух сказала низким, грудным голосом: - Не подскажете ли, долго ли ещё идти до ближайшего хутора?

- Это ещё почему они должны быть мне не рады? – задорно рассмеялась Вереена и приняла как можно более дружелюбный вид. О, она уже поняла, что за… человек перед ней. Достаточно просто увидеть его «цеховой знак»: ощеренную волчью пасть, отлитую в серебре.
Ведьмак. С рукавами, по локоть забрызганными кровью какой-то гниющей на данный момент нежити; с совершенно обесцвеченными, лишенными пигмента белыми волосами; бесконечно хмурым выражением лица… и с острым мечом за спиной, которым он ей непременно захочет снести голову? Вот и сейчас он пялится в сторону темного лесного массива, ожидая, очевидно, роя вопящих брукс, которые набросятся на него, ослепленные жаждой крови. Вереена вздохнула. Она всегда путешествовала одна. Она не была просто нежитью.
Можно сказать, в том, что она появилась на свет именно такой, был виноват ее папаша. Чокнутый папаша. Который не пропускал мимо ни одной юбки, пусть даже принадлежала она болотной кикиморе. И спал со всем, что шевелится.
Чувствуя странную дрожь, пробежавшую вдруг по венам, девушка решила, что ведьмак попытался применить на ней знак. Подчинения, не иначе. Что ж, иммунитет к знакам и вообще магии – единственное хорошее, что сумел сотворить ее папочка.
Ветер встряхнул длинные локоны чёрных волос, заставив их тускло замерцать в наступающей темноте. Глаза опасно сверкнули, и чернуля обхватила живот ладонями.
- Тебя не проведёшь, правда, ведьмак? – полубрукса засмеялась, обнажая в добродушной улыбке ряд жемчужных зубок и клыки. – Что ж, если хочешь что-нибудь вытянуть из меня, придётся тебе проводить меня до ближайшей деревни. Может, по дороге и узнаешь что-нибудь новенькое. А вот с укорачиванием меня на голову придётся повременить. Иначе любопытство замучает. Зовут меня Верееной. Руку предусмотрительно подавать не стану, - хмыкнула она. - Ну, а тебя как называть?
Вереена с улыбкой посмотрела на ведьмака, ожидая его реакции.

- Экий скорый, - бархатисто засмеялась Вереена, когда ведьмак нырнул в подлесок, и, легко ступая, последовала за ним в темноту. Вместо серого песка под ногами оказалась полузаросшая травой тропа – по одному состоянию ее было заметно, чтобы здесь не так уж часто ходили. «Секретная тропка, ага. Всегда так легко открываешь свои тайны, а ведьмак? Подозрительно легко», - подумала полубрукса, спеша за Геральтом сквозь заросли волчьей ягоды и крапивы, хлеставшей по голым рукам. Боли она не чувствовала - только приятную теплоту, волнами расходящуюся по телу от сердца. Ведьмак шёл к ней спиной, но Вереена знала, что ни одно ее движение не остается незамеченным: поворачиваться спиной к нежити глупо, а ведьмак глупым быть не хотел. Его не этому обучали.
Пока Вереена шагала позади Геральта, молчали оба; но как только тропа стала шире и они поравнялись друг с другом, ведьмак продолжил «разговор», имевший место на пыльном тракте:
- И что же ты хотела рассказать… по дороге?
Вереена мирно улыбнулась ему и встряхнула головой:
- Многое, ведьмак. Многое.
С чего начать? С того, что ты прекрасно понял, увидев меня впервые. Увы, понимали не многие. Отдельные особи из недопонявших сейчас тихо-мирно гниют в придорожных канавах со следами моих зубов на шее.
Только не нужно тянуться к мечу, ведьмак. Я не убиваю просто так. Я тебе не голодная нежить, кукующая свой век по болотам да некрополям. И если ты меня убьёшь, то убьёшь ты человека. А позволит тебе это твой хвалёный ведьмачий кодекс, составленный тобой же самим, ведьмак Геральт из Ривии? – Вереена хищно осклабилась и, не дожидаясь ответа, продолжила: – О, я много чего слышала про Геральта из Ривии; вполне возможно, даже сам Геральт не слышал о себе столько, сколько слышала о нем я. Меня ведь с детства пичкали сказками про страшных принципиальных ведьмаков… ты удивлён, что у меня было детство? А удивился ли ты, услышав вместо пронзительного нетопырьего воя связную речь из моих уст?
Я была единственной дочерью своего полоумного папаши. Мать умерла при родах; и, может, это даже к лучшему, что я совсем ее не знала: больно уж необычной была моя мать. С отцом мы жили в огромной башне посреди безлюдного туманного болота, и у жителей окрестных сёл  вошло в привычку выпивать пол-литра для храбрости, если им вдруг что-то надобно было выпросить у чародея, обитающего с дочерью-малолеткой посреди топи. Что ж, детство моё можно было бы назвать счастливым. Но вся соль в том, что матерью моей была брукса, - Вереена нахмурилась и, не замечая, что делает, прокусила губу до крови. - Я не знаю, как отцу удалось заполучить эдакую нежить к себе в постель; но ведь он вечно шлялся по старым могильникам, выискивая приключений на свою задницу. И он их нашёл однажды...
Видно, он несколько месяцев пичкал мою «мамашу», - Вереена стиснула зубы сильнее, и капельки крови, чёрной в сумраке, потекли по подбородку, - разными корешками и травами, чтобы та могла понести. И не выкинуть ребёнка на следующий же день, к тому же. Но рождения меня тварь не перенесла: издохла с первым лучом солнца в день моего появления на свет. Отец отрубил ей голову и закопал благополучно разрешившуюся от бремени на заднем дворе. Сказать, что он был счастлив, - не сказать ничего: он был в восторге. У него всегда была дурная мечта скрестить человека с какой-нибудь нежитью; брукса, видимо, была для него идеальным вариантом.
Голос Вереены прервался, и некоторое время она просто шла рядом с ведьмаком, размеренно вдыхая и выдыхая. Вокруг была почти непроглядная темень.

Ведьмак задал ей какой-то вопрос, но Вереена, погруженная в свои мрачные мысли, этого не заметила. И лишь когда Геральт сказал ей успокоиться («Попросил?»), девушка вдруг поняла, что прокушенная губа саднит, а по подбородку течёт тонкая струйка крови, пахнущая ржавчиной. Бледной ладонью Вереена вытерла капли, которые стекали вниз по шее, пачкая платье.
- Мне нужно отдохнуть, ведьмак, - охрипшим шёпотом проговорила она и глянула на спутника. Тот снял капюшон, затемнявший лицо, и теперь на Вереену смотрели жёлтые, отливающие охрой глаза. Шрам, наискось пересекающий лицо Геральта, девушка заметила ещё на значительном расстоянии от ведьмака, но вид этого шрама не отталкивал полубруксу: ей довелось наблюдать и не такое. А вот отвести взгляд от его глаз оказалось труднее, чем могло быть - Вереене удалось это сделать, но со значительным усилием: казалось, они заставляли подчиниться их обладателю.
- Мне нужно отдохнуть, - девушка ещё раз провела ладонью по шее и обхватила руками немного уменьшившийся живот: она вдруг почувствовала себя ужасно усталой, но шлёпнуться на землю прямо тут, в зарослях крапивы и борщевика, ей хотелось мало. - Долго ещё нам идти до хутора, ведьмак? Думаю, и ты устал тоже: выглядишь так, словно целую неделю не спал. Может, если у них найдётся кружка крепкого пива, ты узнаешь конец моей истории ещё до восхода солнца. И… могу поклясться тебе, что не стану убивать людей на хуторе: они ведь ни в чём не виноваты… передо мной. Хотя ты, может, снесешь мне голову прямо сейчас, здесь и сейчас; и, может, я даже буду тебе за это признательна, - Вереена буквально беззвучно выдохнула последние слова, не осмеливаясь вновь глядеть на ведьмака. – Ты ведь согласился меня провести к хутору только затем, чтобы, выпытав что-нибудь интересное, меня убить? Я знаю, что это так: иначе зачем... Но со мной нет роя «подруг», ведьмак. Не было никогда. Я не режу людей, как барашков, из-за голода; я вообще не чувствую голода в привычном нежити смысле. Ты должен меня понять, Геральт. Ты ведь такой же мутант, как и я.
Вереена резко остановилась и повернулась к ведьмаку всем корпусом:
- Решай.

По лицу ведьмака трудно было что-то понять. Слушая, как он говорил что-то о заброшенной лесничовке глубоко в лесу, Вереена пропускала слова мимо ушей: ей безразлично было, куда он отведет ее, - главное, что не убьёт прямо здесь. Ведь смерть в зарослях волчьей ягоды не слишком-то романтична.
- До хутора ещё несколько часов пути… Пошли туда.
Вереена вздохнула и подчинилась ведьмаку. Он вел ее сперва по тропе, а через какую-то сотню метров свернул в сторону, в ещё больший бурелом. Прошагав за белоголовым ещё немного, полубрукса вдруг увидела домик, старый, полуразвалившийся. Казалось, будто древние бревна его стен были склеены только паутиной.
Ведьмак открыл перед Верееной дверь:
- Милости прошу…
Девушка хмыкнула и, пригнув голову, скользнула в затхлую темноту дома. А ведь ведьмак говорил что-то насчёт удобств: тут была кровать, стол, древний камин. И целые кучи пыли. Если бы брукса могла чихнуть, она бы чихала полчаса без остановки.
Ведьмак снял оружие и, ухмыляясь, разломал одну из табуреток, поджёг ее в камине с помощью знаков. Вереена с любопытством наблюдала за ним, шлёпнувшись на пыльное покрывало кровати, подняв целую тучу пыли. Блики огня забегали по комнате, кружась в воздухе.
- Располагайся, - ведьмак снял рюкзак, развязал ленту в волосах, снял окровавленные перчатки. Он потёр глаза: наверняка, Геральту хотелось спать.
Вереена хмыкнула и принялась разглядывать частички пыли, осевшие на ее руках:
- Не лучше ли тебе выспаться, ведьмак? Выглядишь неважно. Да и утро мудренее вечера.

Ведьмак медленно и методично поедал мясо, извлеченное им из глубин потрепанного рюкзака; а Вереена с любопытством наблюдала за лицом спутника, выражение которого трудно было понять: Геральт то ли сильно задумался, то ли просто уснул с открытыми глазами. Вид меланхолично жующего ведьмака забавлял девушку; а ведь она впервые за долгие годы видела вблизи себя мирно сосуществующего человека, которого не тянуло на драку, изнасилование или еще что похлеще. Ведьмак был рядом и не лез на нее с кулаками или с мечом, обдумывал что-то глубоко свое, чем делиться не был намерен.
На плечо Вереены приземлилась тонкая паутинка, которую вместе с пауком, облюбовавшим серебристый ковер-самолет, девушка без тени брезгливости сняла с платья и отбросила в сторону. Брукса не чувствовала, пожалуй, ничего: ни голода, ни холода - кроме наводящего тоску желания выговориться, снять с души бесконечные незаконченные, не приведенные в действие мысли и переложить их еще на чьи-нибудь плечи. Молчащий ведьмак подошел бы идеально, раз уж она начала с ним откровенничать.
Вереена тряхнула головой и запустила длинные тонкие пальцы в волосы, пытаясь хоть немного их расчесать. Уютно потрескивал огонь в камине, и брукса впервые почувствовала, что является еще чем-то, кроме как неудачным экспериментом безумного ученого. Впрочем, тут же недовольно скривилась, подумав о комичности своего положения: она сейчас не больше, чем бешеный пес на поводке, которого за любой проступок пристрелят. Может, и проступок не понадобится.
Черные пряди скользили сквозь пальцы, невесомые и гладкие, словно шелк; закончив, Вереена подобрала волосы вверх и кое-как закрепила их в этом положении, завязав хвост с помощью оторванного от покрывала лоскута ткани. Обнажилась белая тонкая шея и выступающие косточки ключиц. Вереена повела плечами, потерла запястья и тихонько стала ждать, когда ведьмак, наконец, вернется в реальность, обдумывая, что можно было бы рассказать ему еще о ее жизни.
Искры от камина дробились на сотни огненных брызг в ее антрацитовых глазах, пока она не сводила взгляда с камина. Внутри Вереены рос хрупкий, внушенный девушкой самой себе огонек. Пламя его постепенно разгоралось, заполняло ее изнутри – этому фокусу она научилась еще в детстве, когда часто думала, что только огонь, перенесенный внутрь тела, может ее согреть, потому что душа ее казалась ей ледяной, холодной. Еще через какое-то время девушка начала петь, просто выводить одну и ту же трель по нескольку раз, чтоб потом замолчать на минуту, а затем повторить ее. Низкие монотонные звуки, кажется, заставляли реальное пламя вздрагивать, привлекли они и внимание ведьмака.

Голос ведьмака едва ли вырвал бруксу из оцепенения; Вереена повела головой из стороны в сторону, сморгнув, закрыла глаза, наслаждаясь теплом, разливающимся внутри. Она словно была наедине с огнем, играющим в камине. Огонек разрастался, палил ее изнутри, выжигал длинные, бессмысленные фразы на внутренней стороне век. Ей не хотелось с ним расставаться.
По стеклу негромко застучали капли дождя, глухую тишину ночи разрезал далекий удар грома, брукса вздрогнула.
- Я хотела бы разобраться еще с одним семейным делом. Видишь ли, есть у меня… неотложное… дельце.
Вереена помолчала немного:
- Отца уже давно нет в живых, и погиб он, стоит сказать, по собственной глупости. Ушел на болота за какими-то редкими эликсирами, а там ему возьми и встреться банда, которая стращала округу уже третий год. Он был слишком глуп и слишком маг, чтоб попытаться выкрутиться… соврать что-нибудь, отвести их, куда ни пожелают, и отдать им все, что было при нем… Вместо этого он попытался применить заклятье, или что он там натворил… Когда на следующий день на болота пришла беременная селянка, которая прятала где-то неподалеку самогон от мужа, не было уже ни мага, ни разбойников, да еще и баба ребенка выкинула. Почерк папочки, надо сказать. Я его с того времени только если в кошмарах и видела, а сплю редко. Из башни удалось выбраться самой, долго-долго не могла найти места: меня гнали, словно тощую поганую суку, отовсюду, даже не зная, что я такое на самом деле. Если бы узнали… я бы тут не была сейчас. Когда, наконец, один трактирщик…кхм, смилостивился… за определенные… услуги, скажем так… осталась у него, работала за барной стойкой и в комнатах прибиралась. Нехитрая задача, но и это было немало. Впервые мне захотелось узнать других людей ближе, завести пару-тройку друзей, осесть где-нибудь неподалеку от трактира. Не всю же жизнь там быть на побегушках. Ан нет, не вышло. Не вышло…
Оказался в этом трактире однажды не совсем нужный мне человек. И теперь я ищу его. Ты ведь знаешь, что я недавно кого-то убила. Так это были его очень близкие друзья. Заслуженно. Правильно. Это все – правильно, ведьмак… Правильно – то, что я убила их.
Вереена не изменялась в лице, пока говорила; и теперь ее лицо было неподвижной бледной маской, в уголках губ теплилась улыбка. Блики отражались в черных зрачках, дождь стучал по крыше дома, просачиваясь сквозь трухлявый настил. На полу уже кое-где собрались небольшие лужицы, в которых блестела маслянистая темнота.

Вереена знала, что в ведьмаке трудно вызвать сочувствие, но и не добивалась этого. Так покойно было сидеть в полутемной комнатушке, у огня, ронять слова одно за другим, неторопливо, без спешки. Дождь барабанил по окнам, сочился сквозь прогнившую крышу, и в доме потихоньку сгущался запах грозы. Пускай даже в собеседниках у бруксы было такое необычное… существо, как ведьмак, которому полагалось бы давным-давно отрубить ей голову, она продолжала говорить. Великий момент, все-таки.
На мгновение девушка позволила себе оглянуться в прошлое, увидеть себя маленьким ребенком. Гроза казалась совсем нестрашной, когда Веерену укрывали толстые каменные стены башни; но впервые она осмелилась выбежать в дождь лишь много лет спустя. До того времени так и сидела, у окна, наблюдала в восхищении за пляской молний в небе и думала о том, как приятна тяжесть холодных дождевых капель, скатывавшихся по листьям кедра, который рос возле входа в башню. Вот если бы окунуться в них с головой, уйти в теплую темноту дождливой ночи; а отец запрещал любые прогулки.
Вереена заставила себя переключиться на этот план реальности, перебрала ворох накопившихся мыслей и удивленно приподняла бровь, когда поняла, о чем ведьмак попросил рассказать.
- Это довольно неуютный вопрос, Геральт. Дай мне собраться с мыслями, я отвечу.
Брукса замолчала ненадолго. За стенами дома гроза смывала с дороги, на которой встретились ведьмак и Вереена, их следы. Где-то далеко отсюда в мокрой траве продолжали мирно гнить трое обескровленных мужчин.
Вспомнив о них, брукса прикрыла глаза и промурлыкала себе под нос какой-то нехитрый мотив, спустя пару мгновений продолжила:
- У нас с этим человеком сложились весьма запутанные отношения. Не думай, что я любила его или что-то в этом роде; да, по нему сходили с ума все городские торговки, не важно, что некоторым было за шестьдесят. Ну, а я, очевидно, не могу испытывать больше одного чувства за раз. Нет, мы не были даже любовниками. Но я доверяла ему крепко, считала его за друга. Это был хозяйский сын, крепкий, черноволосый сорванец; он первым заметил, что я как-то отличалась от других и от него самого. Всегда бледная тихая и спокойная чернуля, я, - Вереена засмеялась, - пробуждала в нем отцовский инстинкт. Очень скоро мы подружились. Много времени проводили вместе – столько внимания я не получала даже от отца, хотя, к чему тут отец… Да, я ему сильно доверяла, да и само чувство было новым. Таким удивительным, таким неожиданным… Предательство тоже было внове. Получилось так, что я рассказала своему, - Вереена усмехнулась, - другу о том, что я такое из себя представляю. Ты, ведьмак, еще можешь спокойно выслушать мою историю, не принимая ничего близко к сердцу, тебя этому учили; и он сделал вид, что все в порядке. Все было хорошо и на следующий день, и через день, и даже через неделю. Но вот на восьмой день он прибежал ко мне и, зло рыдая, признался, что за мной уже выслали отряд стражников и что приговор подписан: Вереене, отродью лукавого, быть сожженной на городской площади утром на рассвете. Я сказала, что он зло рыдал. Да, слезы были очень искренними, но это только оттого, что ему было жаль времени, потраченного на меня. Я возненавидела его в тот же миг. Не за предательство, хотя оно было самым страшным; но за слезы. Стражники уже ввалились в трактир, я не смогла его убить тотчас, да и не умела, признаться, убивать. Но это ничего, за последние полгода игры со стражей в прятки я наловчилась. Сейчас хочется вернуться к нему и вспороть ему глотку. И только. Странно, что такая мелочная месть движет мной сейчас, - Вереена замолчала.

- Ненависть настолько сильна, что ты не можешь просто попытаться жить новой жизнью? – спросил ведьмак, Вереена встрепенулась, выйдя из задумчивого оцепенения.
- Да, так и есть, - помедлив, ответила брукса. - Мне все чувства пока внове, все ранит и радует с большей силой, чем все это бывает у обычного человека. Я не могу еще справиться с чувством неотмщенности, - Вереена ухмыльнулась. – Ты бы знал, с какой детской радостью я убивала тех троих, что сейчас мокнут под дождем в нескольких милях отсюда. Они вопили о пощаде, а я вырвала сердце сперва одному и выпила из него кровь на глазах у другого. Я ведь убила человека сегодня впервые, ведьмак, но с каким ожесточением, - девушка не повышала голоса, говорила спокойно и ровно, изредка делая паузы, чтобы обдумать последующие слова. Геральт сидел тихо и о чем-то думал. При взгляде на него, Вереена поняла, что тот, пусть и слушает ее и понимает, но мыслями очень далеко отсюда. Возможно, его волновало то, как закончится для него этот день, а, может, это было что-то чуть более личное.
Огонь в камине стал гаснуть, и Вереена, легко ступая босыми ногами по холодному полу, подошла к нему, подбросила туда остатки разломанного стула, присела рядом с пламенем на корточки. Огонь с удовольствием принялся за дерево, ворча и шипя, отплевываясь паром: щепки успели порядочно отсыреть. Брукса подобрала с пола несколько сухих веток и, бросив их жадному огненному зверьку, ворчащему в камине, вернулась к кровати, старательно обходя лужи. Вереена отчетливо чувствовала на себе взгляд ведьмака, тяжелый и пристальный, но не подавала виду.
Вернувшись на свое место, девушка задала вопрос, который пришел ей в голову совсем недавно:
- Ну а ты, ведьмак, что об этом думаешь? Считаешь, что я попалась на удочку собственной мести и обречена погибнуть, приводя ее в действие? Или считаешь, что я права? Кто здесь прав, ведьмак? Кто?
Вереена перевела на ведьмака беспокойных взгляд антрацитовых глаз и вдруг снова запела, выводя монотонную мелодию, повторяя ее всякий раз громче.

Ведьмак не склонен был занимать сторону Вереены. Он вообще не был ни на чьей стороне, когда отрезал:
- Не мне это решать.
Брукса прекратила пение. Молчание, повисшее в комнате, изредка прерывали тяжелые вздохи Геральта, напряженно размышляющего о чем-то.
Вереена посчитала, что ему не стоит мешать, и, потерев запястья, натянула на ноги полуистлевшее одеяло. Впереди у нее была еще долгая ночь; можно было потратить ее на обдумывание плана. Деревня, куда держала путь брукса, находилась на расстоянии полудня пути от тракта; наверняка, с ведьмаком Вереена попадет туда намного быстрее: часть пути они уже срезали, свернув на тропу. Там, в деревне, ждет расплаты ее бывший друг. Тонкие пальцы бруксы сжались в кулаки, Вереена, казалось, даже замурлыкала от удовольствия, представив, как можно будет отомстить. Смерть – слишком легкая участь для него…
«Нужно заставить ведьмака оставить меня в покое. Он только помешает».
Вереена перевела взгляд на Геральта. Ведьмак был сильно занят собственными мыслями, он совершенно отвлекся от бруксы и словно забыл о ее присутствии в комнате. Вереена усмехнулась, обнажив ряд белых заостренных зубов, и подумала, что избавиться от нежданного спутника будет непросто. Какими бы теплыми ни были ее чувства к ведьмаку, который первым согласился выслушать девушку, он только бы помешал ей совершить месть. Оставалось не так много вариантов.
Если напасть на него сейчас, то брукса, может, и выиграет несколько минут жизни, потом удар ведьмачьего меча остановит бой. Она медлительна и немного неуклюжа после выпитой крови, и это сводит шансы на победу к нулю. А у Вереены еще слишком много занятных планов на несколько дней вперед; умирать еще слишком рано.
Можно было бы попробовать договориться. Вереена хмыкнула. А как бы это выглядело? "Эй, ведьмак, давай условимся, что ты оставишь меня в покое, пока я не начну резать людей как барашков. А вот когда начну, тогда и приходи; буду рада видеть и даже сама под ножик подставлюсь". Слишком комично.
Может, проще сбежать?
Ведьмак не собирался засыпать, да и следы на размокшей от уже завершившегося дождя дороге выдадут девушку с головой. Ведьмак не замедлит явиться за ней, увидев, что Вереена сбежала. Впрочем, брукса все-таки выиграет немного времени. Желание немедленно сбежать распалило девушку, она с трудом сохраняла спокойствие.
Последний удар грома прозвучал уже полчаса назад, чуткое ухо Вереены больше не слышало стука капель за стенами. Брукса напряглась. Ведьмак сидел тихо и почти не шевелился. Через пару мгновений должен был потухнуть огонь в камине: угли уже едва тлели. Вереена осторожно спустила на пол босые ноги. Ведьмак не шевельнулся. Очень скоро огонь в камине вздрогнул и погас. В темноте Вереена бесшумно подошла к двери и отворила ее. Ночь ворвалась в ноздри свежим запахом грозы, брукса перешагнула через порог и бросилась бежать сквозь заросли густой травы. Мокрые ветки хлестали по лицу, оставляя влажные полосы на бледной коже.
Уже через полчаса Вереена была на том месте, где ведьмак повернул к лесничовке.

Брукса замерла на тропинке. Мокрая ветка хлестнула ее по лицу, но Вереена не отреагировала, пристально вслушиваясь в шорох листьев в притихшем вдруг лесу. Послышалось ей или нет, но Вереена различила звук шагов позади. Вдруг что-то ударило в спину, брукса пролетела вперед несколько метров и упала в густые заросли лопухов и травы.
Вереена лежала и не шевелилась; боль пульсировала в боку, и девушка могла только тихо шипеть, проклиная про себя ведьмака, который сумел догнать и даже напасть на нее. Пряди волос, уже давно мокрые, черными змеями, извиваясь, спадали с дрожащих плеч в грязь. Брукса чувствовала, что от удара платье на спине порвалось и сквозь дыру видна оголенная спина; на бледной коже под зеленой тканью расплывался уродливый кровоподтек. Снова начался дождь, противной моросью прошедшийся по содрогающемуся телу бруксы.
Вереена рывком поднялась и развернулась к ведьмаку лицом. Тот стоял, сжимая в руке клинок, неподалеку от густого бурелома; было что-то паскудно плохое для бруксы в выражении его глаз, когда он посмотрел на нее. «Решает, убить или отпустить», - решила Вереена. «Убьет. Не даст уйти».
Брукса не жалела о поспешном решении сбежать: ставки в игре были сделаны. Выживет она или не увидит рассвет, решится сейчас.
Вереена приоткрыла рот и пронзительно завопила. С дерева возле ведьмака упало несколько зеленых листков.

*помним, что вой бруксы - одно из средств уничтожить противника